Поскольку у нас была связь с коллегами в аэропортах Луганска, Донецка, мы интересовались, как развиваются события, и видели, что по негативному сценарию. Упреждая их развитие здесь, я поехал к военным и предложил организовать взаимодействие - нашел поддержку и понимание.

Об активном участии Международного аэропорта "Днепропетровск" в приеме раненых бойцов, организации площадок для военной авиатехники, а также о ее обслуживании, о самоотдаче сотрудников аэропорта во время развития событий на востоке нашей страны Цензор.НЕТ рассказал первый заместитель генерального директора аэропорта Сергей Витальевич Криворотченко.

ПЕРВОГО ПОГИБШЕГО МЫ УВИДЕЛИ 19 АПРЕЛЯ, НА ПАСХУ. ЭТО БЫЛ СОЛДАТ БРИГАДЫ ВДВ. С ЭТОГО МОМЕНТА ДЛЯ НАС ПОШЕЛ СЧЕТ РАНЕНЫХ И ПОГИБШИХ В ЭТОЙ ВОЙНЕ

Для нас в аэропорту события, связанные с войной, начались 20 февраля 2014 года после Майдана, общего передвижения войск и возвращения днепропетровского "Беркута" домой.

После захвата Крыма (на примере Симферополя), мы поняли, с кем придется воевать и какие методы используются, поэтому прокрутили сценарии вероятного развития событий в стране и вокруг нашего аэропорта.

Понимая, что мы - аэропорт, стратегически важный объект и стратегически важная цель, определили, как будем поступать в той или иной ситуации, для того, чтобы обеспечить защиту аэродрома. Поскольку у нас была связь с коллегами в аэропортах Луганска, Донецка, мы интересовались, как развиваются события и видели, что по негативному сценарию. Упреждая их развитие здесь, я поехал к военным и предложил организовать взаимодействие - нашел поддержку и понимание. В общий план действия мы вовлекли не всех сотрудников - настроения у людей были разные, не хотелось утечки информации. А в общем, мы находились в состоянии подготовки и ожидания.

Первые военные вертолеты отдельной бригады армейской авиации прилетели 14 марта, 14-го года в 14 часов дня. Мы начали их размещать и обустраивать. Заправка, обслуживание и обеспечение жизнедеятельности - все было на нас. Поэтому мы плавно втянулись в их программу полетов и, грубо говоря, в их жизнь. Обслуживание было круглосуточное - семь дней в неделю 24 часа в сутки. Обязательно был человек, который управлял взаимодействием.

А дальше пошли колонны техники, которые мы ездили встречать за город, затем тоже размещать и обустраивать у себя на аэродроме. По всем вопросам взаимодействия с военными нам помогали генералы: Анатолий Пушняков, Василий Никифоров, Руслан Хомчак. Именно тогда мы полностью закончили систему по охране обороны аэродрома: привлекли Нацгвардию, тогда еще милицию, Вооруженные силы, разные бригады, в том числе полк спецназа.

Мы готовились к тому, что будут раненые и начали выстраивать систему приема, сортировки и отправки раненых.

Первого погибшего мы увидели 19 апреля, на Пасху. Это был солдат бригады ВДВ. С этого момента для нас пошел счет раненых и погибших в этой войне. Поэтому мы одновременно занимались планированием и построением системы управления на аэродроме по приему, сортировке и отправке раненых, исходя из того, что сегодня было 5 раненых, то завтра будет 10, а послезавтра 20.

Учитывая, что мы к этому готовились, подготовка прошла не зря. За основу мы взяли ситуацию, как если бы гражданский самолет потерпел катастрофу, то есть ввод в действие "Аварийного плана", который предполагает оказание помощи пострадавшим. И чтобы сотрудникам было понятно, я им объяснял, что действуем по этому плану, хотя, конечно, мы его сильно скорректировали, адаптировали к реальности. Мы организовали проведение занятий и тренингов для сотрудников. Тренировались носить на носилках, загружать в самолет, выгружать из вертолета и так далее. Разработали алгоритм и зафиксировали его в Процедурах.

По сути, мы выстроили многоуровневую систему, которая работает. Сейчас она другая, но принципы заложили еще тогда. В апреле 2014-го года на аэродроме была управляемая "солянка". В то же время, аэропорт работал как гражданский, сохраняя объем и регулярность рейсов. Процессы были разделены так, чтоб они не пересекались. Огромное внимание мы уделяли безопасности полетов. И наши действия по военным оставляли максимально скрытными. Тогда ведь существовали рейсы в Москву, но мы ограничили их движение на аэродроме - обслуживая их на дальних стоянках. Наличие таких рейсов, из Москвы, это было неправильно, и нам стало легче, когда их закрыли. Не с финансовой стороны, конечно.

Когда в Донецком аэропорту начались военные действия, мы помогли одной из украинских авиакомпаний вызволить оттуда большой самолет. В тесном взаимодействии с нашим спецназом этот самолет эвакуировали из Донецкого аэропорта в Днепропетровск. В апреле губернатор и областная администрация начали координировать совместные действия. К нам пришло понимание единого центра сопротивления сепаратизму.

К ИЮНЮ 2014-ГО МЫ УЖЕ ОХВАТИЛИ ВСЕ ВОПРОСЫ И  ЗНАЛИ, КАК НАМ РАБОТАТЬ. НО ПОСЛЕ ТОГО, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ С ИЛ- 76, ОСТАЛАСЬ ОГРОМНАЯ БОЛЬ.

Все, что мы делали тогда на территории аэродрома, было очень важно, потому что мы понимали, что ведь это наши ребята, наши военные - поддержать их было просто необходимо. И когда позже начали подбивать вертолеты и самолеты, мы ездили на передовую, чтобы забрать их, и здесь же сами и восстанавливали, и ремонтировали.

Рано утром, 2 мая, я получил информацию, что под Славянском сбили два вертолета. К обеду я со своими заместителями и командиром вертолетной бригады Игорь Яременко были под Славянском. Мы пытались пробраться к месту падения, но это было невозможно. Бюрократическая система реагировала очень вяло, а в таких ситуациях надо работать очень быстро. Особенно это касается людей, которых взяли в плен. А как раз тогда один из вертолетчиков спасся с парашютом и попал в плен, он находился в Славянске в больнице. В тот момент сепаратисты подбили еще один вертолет, он совершил вынужденную посадку в районе Изюма. Параллельно начали эвакуировать и его.

К сожалению, в первый день мы не смогли решить вопрос спасения пленного - все та же пресловутая бюрократическая система. Все ссылались на какую-то занятость. В итоге, только третьего мая, с помощью генерала Сергея Кульчицкого, который нам очень помог, военные сформировали сводную группу, дали БТРы. Мы разделились: командир отдельной вертолетной бригады Игорь Яременко поехал на место падения, а я с генералом Сергеем Кульчицким занялся нашим пленным. В больницу мы попали одновременно с отцом вертолетчика. В результате совместных действий отец забрал пилота домой.

На обратном пути из Славянска нацгвардейцы Кульчицкого взяли в плен трех человек, один из которых был причастен к атаке на вертолеты. 3 мая поздно ночью я вернулся в Днепропетровск. С тех дней мы с Сергеем Кульчицким звонили друг другу каждый день и плотно взаимодействовали, вплоть до его гибели.

Вообще, авиация активно участвовала в антитеррористической операции. Мы всячески старались сделать потери минимальными. Использовали свой опыт: был разработан ряд мероприятий, которые способствовали сохранению жизни и здоровья наших граждан и летчиков. Для русских было большим сюрпризом тактическое мастерство наших воздушных бойцов.

К июню 2014г. мы уже охватили все вопросы и знали, как нам работать. Но после того, что случилось с Ил- 76, осталась огромная боль... Потому, что мы знали весь экипаж и командира Сашу Белого. Он был самым молодым из всех. Перед вылетом, провожая экипаж, мы общались: и они, и мы понимали опасность и огромный риск, на который он шел, но никто из нас не мог повлиять на происходящее.

Чтоб такой самолет долетел по назначению, в той ситуации, в которой находилась наша страна, для этого надо создавать зону безопасности вокруг аэродрома. А если торец полосы занят противником - риск огромен! И то, что первому самолету удалось сесть в Луганске, означает, что боевики его пропустили специально, чтоб потом не выпустить. Это была ловушка. В планировании этой операции смешались и непрофессионализм, и халатность, и наследие плохой системы управления, чинопочитательство и т.д.

Утром я прочел в новостях о трагедии Ил-76. Это стало подтверждением моих страшных предчувствий и огромным горем. Искренне соболезнуем родным погибших.

ТЕЛА БЫЛИ С ПОЛЯ БОЯ, НЕ В ПАКЕТАХ - МОЛОДЫЕ КРАСИВЫЕ ПАРНИ. ОНИ У МЕНЯ ПЕРЕД ГЛАЗАМИ ДО СИХ ПОР СТОЯТ

Апрель, май, июнь, все это время к нам поступали раненые с передовой. И визуально это выглядело очень жестко. Сначала их было не так много в день, и мы справлялись. Уже было отлажено взаимодействие с госпиталями и больницами: мы звонили - они приезжали. А иногда они узнавали первыми, что к нам скоро поступят раненые. Но поскольку раненых становилось все больше, возник вопрос эвакуации. Ночами долгое время у меня на полу была расстелена карта всей восточной Украины, и вместе с командиром отдельной вертолетной бригады Игорем Яременко мы выискивали точки, куда можно было бы посадить вертолеты для эвакуации. И так продолжалось до июля. На вертолеты устанавливали системы противоракетной защиты, радиосвязи. Сами точили крепления на заводах. То есть все вертолеты прошли через нас.

Тяжелым периодом был июль, когда обстреляли наши войска в Зеленополье. Когда я увидел в интернете, что там произошло, понял, что скоро у нас будут раненые. Так и случилось. К нам начали поступать бойцы с травмами по 20 и больше человек. Всего в тот день мы приняли 252 человека. Начали их перевязывать и раскладывать. Созвонились с больницами - и они присылали к нам скорые помощи. Но пока мы их ждали, то ребят и кормили, и поили, и переодевали и перевязывали. Раздавали телефоны, чтоб они могли позвонить родным. И я понял, что это количество раненых мы своими силами не переварим, и что нам нужен дополнительный ресурс: человеческий, медпрепараты, перевязочный материал и организация питания. Я и мои коллеги начали обращаться к своим родственникам, близким, друзьям.

Кроме раненых, нам привозили и погибших. И принимали мы их здесь сами. Тела были с поля боя, не в пакетах - молодые красивые парни. Они у меня перед глазами до сих пор стоят. Спасателям было плохо и морально и физически, поэтому тела принимали только самые стойкие. Я стоял с нашатырем, но и мне было тяжело, поэтому нашатырь я тоже периодически понюхивал. И все похороны проходили у нас: и Зеленополье, и те, что под Волновахой погибли, и экипаж Ил-76 и еще много-много разных бойцов. Весь 14-й год у нас здесь были частые похороны, музыка и гробы, гробы, гробы... При этом выходишь с территории аэропорта, а в 14-м году я бывал в городе, наверное, раз пять, - заходишь в торговый центр и не понимаешь, где ты, в каком мире.

Подчиненным было очень тяжело, потому что они выскакивали из одной реальности- обслуживание гражданских рейсов - и попадали в совершенно другую - войны, горя и страдания. Я не знаю, как оценит общество этот женский подвиг, но честь им и хвала.

Во время беседы с Сергеем к разговору подключается заместитель директора по наземному обслуживанию Татьяна Анатольевна Корота:

У меня коллектив наполовину мужской, наполовину женский. Кроме аварийных ситуаций с гражданскими самолетами, никто нас не готовил к каким-то таким страшным действиям. У меня есть девочки, которым по 25 лет и моложе, они все со знанием английского, вышколенные, то есть подготовленные люди, которые умеют работать с разными категориями пассажиров. И очень непросто было сохранять внешне полное спокойствие при обслуживании регулярных рейсов и одновременно бегать к раненым. Например, стоит в зале девочка, по внешнему виду и поведению которой никогда не скажешь, что вот сейчас она регистрирует мирных граждан, а через 15 минут будет мыть солдата, и ее руки будут в крови. Но самое главное, что никто из сотрудников не отказался. Хотя психологически и физически было тяжело. А там "двухсотые" были даже без мешков. Многих раненых нужно было одевать, ведь ребята часто бывали обожженными. У тех, кто мог говорить, мы пытались записать данные. Случаи бывали всякие, девочкам бывало плохо: прибегают от ребят, и им надо идти на регулярный рейс, а они сидят и взахлеб плачут, что парни вот такие. А я им говорю, а чего вы плачете, они же выжили, значит, все будет хорошо, а самой при этом не легче. Та реальность, в которой мы тогда находились, - это два абсолютно разных мира. И тот опыт изменил меня на всю жизнь, да и девочек моих тоже.

Продолжение интервью с Сергеем:

В основном тогда пострадали бойцы из Николаева и Львова и пограничники из Одессы. Тех, кого можно, мы вертолетом отправили в Одессу в госпиталь, часть отвезли во Львов, а всех остальных разместили по нашим госпиталям. К ночи затихло.

Именно тогда, когда мы привлекли помощь друзей, родственников и знакомых у нас здесь появились волонтеры, узнали о том, что происходит в аэропорту - и начали помогать. А многие жители города носили сюда помощь для раненых. Потом подключился "Фонд оборони Країни". Работала система взаимодействия с обладминистрацией. В течение этих двух суток мы были обеспечены всем необходимым для бойцов, включая дорогостоящее медицинское оборудование.

СЕЙЧАС У МЕНЯ ОЩУЩЕНИЕ, ЧТО МЫ ПОМОГАЕМ СИЛЬНОМУ, СПОСОБНОМУ КАЧЕСТВЕННО ВЫПОЛНИТЬ СВОЮ РАБОТУ ВОЙСКУ

После Зеленополья возникла необходимость в дополнительных помещениях для приема раненых именно здесь. Санчасть и те помещения, которые у нас были, не могут разместить такое количество людей сразу. Занять терминал ранеными мы тоже не могли, поэтому сортировку мы сделали в отдельной зоне - поставили на территории 3 большие 52-местные палатки. Волонтеры помогли оборудовать их кондиционерами и разным медоборудованием. Из наших медиков и сотрудников мы сформировали команды внутри аэропорта, которые занимались ранеными. Но больше такого потока бойцов, как из Зеленополья, не было. Могло быть 50-70 человек в день, но система аэропорта работала эффективно.

А потом она становилась все лучше и лучше - и настал момент, когда скорые помощи приезжали до прилета раненых. Поэтому необходимость в палатках исчезла, но появилось большое количество войск, которым надо было где-то ночевать. И из двух палаток мы создали большую полевую гостиницу.

Для меня эти три года пролетели как один день, потому что все происходило в сумасшедшем ритме.Сейчас армия стала самостоятельной, поэтому армия 14-го года, которую мы провожали и встречали, и то, какой она стала в 17-м году - это две разные армии. Наши войска изменились, они стали лучше, боеспособнее. Сейчас я смотрю на ВСУ, как на институт, который может защитить государство. Если в 14-м году, когда я видел этих солдат в заплесневелых ботинках, мне было их жаль и я испытывал чувство отцовской заботы и оберегания детей, - сейчас у меня ощущение, что мы помогаем сильному, способному качественно выполнить свою работу войску. Сейчас я ими горжусь.

Но есть много неоправданных надежд, что те жертвы и подвиги, которые совершают люди там, в зоне АТО, они не совершаются в тылу. Политическая самоотдача, увы, неадекватна тем вещам, которые происходят на передовой, а рано или поздно это может вызвать новый конфликт. И это расстраивает, глубоко возмущает, пугает. Считаю, что стране нужны системные и структурные изменения.

Сейчас мы продолжаем принимать раненых, но уже не ремонтируем технику в таком количестве. У нас есть единый координационный центр, который работает 24 часа в сутки, где работают гражданские и военные вместе. А вообще на сегодняшний день, если говорить об объеме помощи военным, мы работаем ровно на треть от того, что было в 14-м году. Но есть вещи, которые в связи событиями в стране на нас по-прежнему возложены, и мы выполняем их добросовестно и честно.

Джерело Цензор.НЕТ